Востоком бредить. Полюбить язык витиеватый и сухой, как пламень. Бросать цветы вишневые в арык.
С петроглифом искать гранитный камень.
В ветвях чинары поселить звезду с пищащим выводком. И профиль Улугбека, серпообразный, увидать в пруду,
когда ни звезд, ни просто человека…
Намаз не совершать, но мудрецу внимать — от слова каждого вода пойдет кругами… Закончить труд и сверху написать:
«Зидж-и джедид-и Гурагани».*
И отделив покой от толчеи, сажать деревья, чтобы вверх летели! И песни петь, а если спросят: «Чьи?» —
«Ничьи,» — ответить, — так все время пели.
________________________
* Зидж-и джедид-и Гурагани — (с фарси). Новые Гураганские звездные таблицы. Название книги Улугбека, более известной как «Звездная книга».
В Пятигорске
Звонок трамвайный оглушал, на стыках грохали колёса. Кружился город, и плясал, и лез куда-то под откосы. Орехи грецкие в мешках несли из золотистой рощи. Я думал о простых вещах, и впрямь, что их могло быть проще? Так о дожде подумал я, случившемся на той неделе. Серебряные тополя в заоблачную высь летели. Так с нежностью подумал я о саженцах, об урожае. Была торжественна земля, и даже чересчур, пожалуй. Так думал я о красоте, о смерти, о любви, о счастье, о злобе и о доброте, и мир был неделим на части. И в мире не было пустот, и в мире не было разора… Мой спутник уходил вперёд, на всё взирая без укора. И все предместья городка не оглашал ни крик, ни выстрел. Я стал спускаться с Машука
и слёзы медленные вытер.
* * *
Знаю, что будет и это со мной: вот обернулись мама с отцом, к чёрному лесу встали спиной, к белому полю стоят лицом. Что там затеяли про меня? Что на морозе? Домой нейдут… Крикнуть хочу им, что нет меня! Только стоят, не уходят – ждут. Было это давным-давно. Я ли хотел – и не поднял век? Смотрит отец – черным-черно, мама глядит – слепит снег. Захолонёт ли душа в груди? Лица родные меня окрест. Всё впереди ещё, лишь позади белое поле их,
чёрный их лес.
Пустырь
Так забредаешь на пустырь возле котельной или склада – из недр то рельс торчит, то штырь, то нечто в стадии распада, и от солярки воздух густ, и пар из мусорного бака, и под ногами гиблый хруст хрящей каких-то, стёкол, шлака, и словно надышался спор пыльцы и пепла мёртвой зоны, и дымом адовым из нор сожгло в гортани обертоны. Досадуешь, спускаясь вниз: «Неужто здесь короче вдвое?» Такое чувство – шёл всю жизнь Чрез это место роковое. Так и бывает – сам пейзаж судьбой над бытием витает, и сад из детства, словно страж, сады души оберегает: цветенье вишен, златок путь по хвойному лесному склону, колодца глубину и жуть, звезды полёт по небосклону, реки живое серебро, дождь, словно взмах смычка от скрипки… Так светится в глазах добро, сияет чистота в улыбке. И в роще дивной, как в раю, ты, оживая, можешь снова обнять любимую свою, утешить друга тихим словом. Так помыслы твои чисты, так бескорыстны упованья… А здесь… Здесь небеса пусты, полынью зарастают зданья. И шёл куда? На чей порог? У двери постоишь, как идол… И – прочь! Домой. Не чуя ног.
Чтобы никто тебя не видел.