На холме
только казалось заснула природа- тут же в глубокую высь от церкви Ильинской до самого входа
пятипалые листья взвились
свитки из птичьих тел оземь швырнуло- словно Роман Сладкопевец
гимны запел
предсмертная кода……. с запахом йода и в золотой патине казалось что нищие синие своды исчерканы строками
поздней латыни
рыжим сирийцем сидит Гавриил подбоченясь на византийском
заволжском холму –
Мария явилась ему с укором в глазах поглядеть
сердце зачем разбил
не было дальше сил внимать октябрьским виденьям и простирая ладони воспламенять над запустеньем все что когда-то любил
пред Рождеством?
да наверно… детскую книжку листая в который-то раз светилась земля обжитая святая как млечные сны
любого из вас…
как поздно светает как рано темнеет сейчас… а птицы взлетают сквозь иконостас
в Эпирское царство.
Переселенцы
Снились огненные птахи на телегах и повозках, крик гортанный, посвист длинный, и соломенная вьюга… Домотканые рубахи и янтарь на свежих досках… бесконечный путь из глины,
где аукают друг друга.
Мимо плавней камышовых по степи, по суходолу, и у редких водоемов, где растет орех-чилим, поселенцев этих новых полулюди, звери-полу ждали. В небо стлался дым от костров их, на которых
пережаривался Крым.
Дерево
По мотиву Мака Диздара
Вымахало, выросло – солнцем не проглянется. Под высоким деревом – тень средь бела дня. Был бы я разбойником или горьким
пьяницей,
не было б укромнее места для меня.
Птицы в кроне пели там, звезды гнезда вили, Посылал на дерево страшные проклятья: — Чтобы ты засохло, чтоб тебя срубили,
чтобы ты сгорело, чертово распятье!
«Не рубите летом – в зной укрою тенью, не рубите осенью – угощу плодами, не рубите в мае – научу вас пенью,
звонкому, веселому, высоко над вами».
А когда срубили – в холода, зимою, и когда упало, и когда сгорело, всех спасло от стужи, всех оно согрело, только пусто стало в небе надо мною.
Оттого ли пусто, что друзей негусто,
али ветер воет, али просто грустно? Чтоб сорвать цветок – не приставить
лестницу
не в тени присесть, не повеситься….