В пол-яви, нет, скорей в полсна я млел, застигнутый жарою, и мойры выли в голоса,
не зная, делать что со мною.
Меряне – по садам,
град пуст, тишь после майских фейерверков, лишь в разговоре двух абреков
слов бирюза струилась с уст.
Они стояли под окном, пересыпая гравий в горле, столь полный дикой горной воли, что, будь он втоптан в глинозем,
взрасти мог купами магнолий.
Я эту речь не разумел, но понимал уже подспудно, зачем земля рожает скудно, зачем так стыдно жить и трудно и, словно день приходит Судный, зачем зрак Божий выспрь алел
с восточной поволокой чудной.